Круца еще раз посмотрел наверх.
Яма была узкой и глубокой, словно колодец. Отвесные стены были выложены камнями и поднимались на высоту в сорок с лишним локтей. На гладких, плотно пригнанных друг к другу, плитах блестела испарина, трещины в кладке были тщательно замазаны глиной. Покрытая зеленоватой патиной решетка закрывала верхний лаз и весила не меньше боевого шемитского коня. Сквозь её прутья внутрь проникал блеклый свет, вяло рассеивающийся по каменному желобу.
Яма.
И ни одной дельной мысли, как из неё выбраться.
Думай, вор, думай.
- Не забывай о двух туранских замках на решетке, - из полумрака вновь отозвался незнакомец. Он по-прежнему сидел напротив Круцы, поджав под себя ноги, неподвижный, словно статуя. - И, главное, о страже. О Волах.
- Стражники... - раздраженно фыркнул Круца.
Хочешь насмешить вора - расскажи ему об этих бравых ребятах. Нет уж, о пьяницах и лентяях в мятых кирасах он будет беспокоиться в самую последнюю очередь. А вот Яма... Яма, совсем другое дело. Круца сидел в ней уже больше часа, но его изворотливый ум лишь разводил руками: слишком высоко, слишком узко, слишком скользко...
Думай, вор, думай.
- Волы - они другие, - качнул головой незнакомец. На шемском он говорил с жестким варварским акцентом и слова, вылетающие из его уст, больше походили на рычание голодного пса.- Не тот сброд, что бездельничает у городских врат с ржавыми пиками. Прирожденные воины. В поле и в крепости, в одиночку и в тесном, щит к щиту, строю. Мало кто в Шеме сравнится с ними в воинском искусстве.
- Люди есть люди. Я еще не встречал стражников, которые не любят спать или играть в кости, болтая между делом о титьках.
В Яму кто-то заглянул. На солнце сверкнул стальной воротник доспеха. Круца успел разглядеть загорелое лицо, наполовину скрытое густой, умащенной маслами бородой. Стражник.
Проклятье.
Убедившись, что все в порядке, человек от решетки отступил.
- Не думаю, что это относится к нашим тюремщикам, - усмехнулся незнакомец. - Как видишь, Волы к своим обязанностям относятся весьма рьяно, поскольку знают, что наказание даже за малейший проступок будет самым суровым.
- Каким же? Им сбреют их славные бороды? - на этот раз усмехнулся уже вор.
- Забьют камнями на городской площади. Вместе с семьями.
- Иштар... - поморщился Круца. Воображение быстро нарисовало ему каменную мостовую, заляпанную кровью, обрывками одежды и кожи. - Иштар, - глухо повторил он.
- В этих краях она тебе не помощница, - незнакомец шевельнулся, сочно щелкнул суставами. - Забудь о побеге. Из Ямы можно выбраться только выпустив кому-нибудь кишки. Поэтому молись Крому, парень, не Иштар.
Круца вдруг заметил, что мелко дрожит. Холодный воздух Ямы лип к его телу, словно мокрая простыня. Камни уже начали тянуть из него тепло, дыхание заклубилось белесыми облачками пара. От одной только мысли, что после заката здесь будет еще холоднее, Круце стало дурно.
- Проклятье! - он зло сплюнул себе под ноги. Затем опустился на ворох соломы, сваленной по углам, и обхватил себя руками. Он слышал о Круге и перспектива добывать себе свободу железом и кровью его пугала.
- Кстати, я Круца, - сказал он наконец и протянул незнакомцу руку.
Тот хрипло рассмеялся.
- Круца Крысолов? Самый удачливый вор Асгалуна?
Вор нахмурился. С одной стороны, ему было приятно, что о нем слышал даже дикарь вроде его собеседника. С другой, этот издевательский смех...
- Он самый, - грубо ответил вор.
Снова смех. Его эхо испуганной птицей заметалось в каменной утробе Ямы.
- Что? Что ты смеешься?
- Я думал, что Крысолов... более удачлив.
Вор замялся.
- Впрочем, - сказал незнакомец, пожимая протянутую Круцей руку. - Тебе действительно повезло. Ты хотя бы попал в Яму со мной, а не с Насильником. Я - Конан.

Попался он глупо. Причем еще в Асгалуне, когда не подумав брякнул Руфии, что подарит ей черный гиацинт. "Этот проклятый камень не краше остывших углей, милая, но если ты так жаждешь им обладать, он у тебя будет." Летнее вино и распаренная, пахнущая морем, красавица затуманили его разум, развязав при этом язык.
На утро он спохватился, но к тому времени Руфия уже рассказала о грядущем подарке своему отцу, тот - сыновьям, а сыновья - своим женам... К вечеру о его глупости знал весь Асгалун.
Пути назад не было.
Первое, что выяснил Круца, взявшись за поиски драгоценности, это что черный гиацинт - редкий камень. Самые искусные и богатые ювелиры города о нем только слышали, для них этот камень был чем-то мифическим, драгоценностью богов.
Впрочем, кое-что Круце узнать все же удалось.
Феникс, крупный, примерно с голубиное яйцо, гиацинт украшал корону аквилонского короля Нумедидеса. Чуть меньший по размерам, но не менее знаменитый камень, Колдун, украшал компас Яръиди, зингарского морехода.
Проще было украсть луну, чем подобраться к этим двоим.
Еще несколько черных горошин было в Немедии и Заморе, но кому они принадлежали толком никто не знал.
Несколько раз Круце предлагали поддельные камни, но он сразу признавал в них то черные халцедоны, то агаты, то ночные опалы.
Все было впустую. Его репутация летела вниз с головокружительной быстротой.
И когда Круца был уже готов признать, что он не в силах выполнить собственное обещание, к нему неожиданно заявился Цибон, его извечный соперник по воровскому ремеслу. Улыбаясь, он сказал, что знает где можно выкрасть черный гиацинт. И выкрасть легко, поскольку для этого не придется ни лезть во дворец к Нумедидесу, ни искать Яръиди среди бескрайних океанских просторов. Взамен он потребовал от него Руфию и обещание целый год не заниматься в Асгалуне их общим ремеслом, дабы звание Первого перешло от Круцы к более, с его слов, достойному вору.
- И ты согласился? - вопросил киммириец.
- Конечно, - развел руками Круца. - Репутация - это то, что о тебе знают другие. Вор, не сдержавший своего обещания, опускается на самые низы иерархической лестницы улиц. Меня бы осмеивали на каждом углу. А Руфия... Я решил, что в Асгалуне немало других красавиц. Пусть подавится своими камнями.
От почти осязаемого холода зубы Круцы начали выстукивать боссонский марш пикинеров.
- Получив мое согласие, - продолжил вор. - Цибон рассказал, что два гиацинта-близнеца есть в парных перстнях аббадрахской княжны Лаик. И что уже сегодняшним вечером в те края уходит караван, куда я могу пристроиться помощником купца.
Киммериец едва заметно кивнул. Клубы пара окутывали его лицо, словно ночной морок. На нем были лишь кожаные штаны, но, казалось, что холод совсем его не беспокоил.
"Северяне могут спать даже в снегу, - вспомнил Круца. - Стылые ветра и лед им, как братья".
- Я без приключений добрался до Аббадраха, но как только мы прибыли караванщик сдал меня городским стражникам. Он так и сказал, что я приехал за перстнями княжны и что дальнейшая моя судьба принадлежит исключительно им. Цибон заплатил ему. Жалкий завистник...
- Предательство, - выдохнул киммериец. - Как это знакомо.

На рассвете в Яму опустили еще четверых узников. Одного немого офирца, двух гирканцев и шемита. Последний сразу привлек к себе внимание Круцы.
Он был уже в возрасте. В его бороде, заплетенной в тугие косицы, белела седина, а бронзовое, словно монета, лицо покрывала паутина глубоких морщин. На правой щеке воина красовалась татуировка в виде бычьей головы. Знак Вола. Мощные, увитые жгутами мускул, руки были покрыты боевыми шемитскими пентаграммами, почти незаметными на смуглой коже. Взгляд его был жестким, но спокойным.
- Конан, - неожиданно сказал он, разглядев киммерийца. Сказал бесстрастно, просто обозначив данность.
- Ульцир, - Конан, наоборот, криво ухмыльнулся. В его темных глазах забесновались искры.
- Вы знакомы? - удивился Круца.
Ответил шемит.
- Я вел тот отряд, что разгромил шайку разбойников, промышлявших на южном тракте. Конан был их вожаком. Его пленение стоило мне жизней семерых лучших воинов.
- Оно стоило бы тебе еще больше, если бы не предательский удар сзади.
- Возможно, - сказал шемит. - Но благо Вол был благосклонен ко мне и удар мой был сильным и точным.
Конан зарычал.
Однако, когда в Яму проник первый рассветный свет, Конан и Ульцир уже мирно разговаривали.
- Ну и как ты оказался в Яме, старик?
- Я начну издалека, Конан. Слушай.

- Лаик, нынешняя аббадрахская княжна, столь же прекрасна, сколь и жестока. Молва гласит, что она была зачата на жертвенной плите древнего стигийского зиккурата, коих достаточно на южных рубежах Шема. Причем Кеметкери, её мать, понесла не от семени Джосидиаха, который к тому времени уже страдал от "офирской болезни" и вряд ли был способен исполнить супружеский долг, а от жреца Сета по имени Чамбрил.
Известно, что жрец этот был изгнан из Стигии за оскорбление луксурского иерофанта. Однако, Змей, похоже, по-настоящему благоволил своему рабу, поскольку Чамбрил не просто выжил за водами Стикса, но и сумел обзавестись паствой. И не где-нибудь, а в Аббадрахе, в княжьем дворце, где издревле поклонялись лишь краснорогому Волу.
Джосидиах умер еще до рождения Лаик. Заживо сгнил в собственной постели. Говорят, что ихор и гной, источаемые его язвами, смердели так сильно, что обитателям дворца пришлось носить на лице повязки, смоченные в фиалковой воде. В конце концов, Кеметкери запретила приближаться к своему супругу даже слугам, поскольку они могли подхватить смертельную заразу и разнести её по дворцу. Княжна приказала заложить двери в покои Джосидиаха камнями и предать все, что за ними осталось, забвению. Несчастный князь просил о милосердии долго, но безрезультатно. Единственным, кто отозвался на его мольбы была смерть.
- Смерть - наш единственный верный друг, - мрачно произнес Конан. - Только смерть всегда рядом.
Ульцир задумчиво потеребил бороду, кивнул и вновь продолжил:
- Кеметкери разродилась в срок, явив на свет здоровое дитя с чудесной светлой кожей и черными, словно антрацит, глазами. Девочку нарекли Лаик, что на шемитском означает "ночь".
Обычай Аббадраха велит на третий день купать новорожденное дитя в котле с теплой воловьей кровью, дабы защитить его от болезней и фаним, духов ночных равнин. Однако, традиционного праздника в честь омовения Лаик тогда не случилось. Вместо этого, Кеметкери закрылась во дворце и, бормоча молитвы на никому неизвестном наречии, жгла над ребенком зеленые свечи. Я тогда сторожил двери в её опочивальню и трясся от ужаса от теней, что скользили по стенам её алькова в неверном свете свечей. Это были змеи и выползни, они кружили в греховном танце, сворачиваясь в сотни колец.
В последующие несколько лет к княжне приезжали свататься десятки женихов, но никто из них не смог добиться её руки. Вместо этого Кеметкери привела Чамбрила во дворец и даже назначила его своей десницей. Всех недовольных этим решением она приказала утопить в чанах с воловьей кровью или бросить гнить в Ямы. Среди убитых был и мой отец. На его могиле я поклялся, что отомщу.
После этого Кеметкери стала отменять праздники в честь Вола. Во дворце она все чаще ходила в одежде стигийской жрицы, а её слуги регулярно гибли от ядовитых укусов змей. Поползли слухи о том, что госпожа делит ложе с жрецом Сета. И что Лаик дочь совсем не Джосидиаха, а проклятого стигийца.
Знаменитый менестрель Аугфах и вовсе заявил, что каждое полнолуние видит, как гигантская крылатая тень опускается на балкон покоев княжны. Об этом он трубил на каждом шагу, при этом называл Кеметкери ведьмой, ласкающей ртом аспида стигийца, а чреслами - питона крылатой бестии.
- И что с ним после этого стало? - спросил Конан.
- Его просмоленная голова украшала крепостную стену все лето, - усмехнулся Ульцир. - Но народ уже сорвался, его было не остановить. В день, когда Лаик исполнилось тринадцать, на паланкин, в котором ехали княжна и её десница, напали разъяренные горожане. Даже отборные воины-Волы не смогли удержать натиск обезумевших от ярости людей и Кеметкери с Чамбрилом были разорваны толпой на части. Их останки скормили жертвенным храмовым волам.
Аббадрахцы думали, что со смертью стигийской подстилки город станет прежним. Что снова запылают воловьи чаны, что умерших будут заворачивать в шкуры, а новорожденных купать в теплой крови. На деле же стало только хуже. Лаик отказалась от регентства Чинхела, двоюродного брата Кеметкери, и стала править сама. По улицам вновь потекли красные реки, а на стенах не осталось шипов, чтобы насаживать на них головы. Тюремные Ямы были забиты, а у Волов не было ни дня, чтобы они кого-нибудь не зарубили на улице.
Но где-то в глубине души я был этому даже рад, поскольку обещание, данное на могиле отца, висело на моем сердце тяжелой булавой. С Кеметкери и Чамбрилом расправились без моей помощи, но вышло так, что осталось еще одно змеиное сердце. Лаик унаследовала все дурное от своих родителей и я не сомневался, что меч мой свершит правое дело.
Я подговорил самых верных своих товарищей и сегодня, с первой зарей, мы должны были войти во дворец и покончить с Лаик. Но среди нас оказался предатель и половину моих людей убили в кроватях, а тех кому повезло меньше бросили в Ямы. Нас бы зарезали всех, но завтра у Лаик именины и она решила развлечь себя пролитой в Круге кровью. А крови будет много... Ямы забиты полностью. Испытуемых не меньше полусотни.
- Испытуемых? - спросил Круца.
- Считается, что все кто выходит в Круг испытываются Богами. Воины-забойщики - орудия их правосудия. Если человек невиновен, то он продержится до удара Черного гонга. Если нет... то нет.
- У нас есть шансы? - вопросил вор.
- Не будь с нами Конана, то я бы сказал, что ни одного, - шемит погладил бороду. - Сейчас есть. Небольшой, но есть.
- Лично я умирать не собираюсь, - сплюнул Конан.
- Как ты и сказал, смерть - единственный верный друг. И она действительно всегда рядом. Кто знает, когда она захочет прикоснуться к твоему челу.
- Клянусь Кромом, что я не сдохну на потеху этой шлюхе. Если вы собрались уйти завтра за Порог, то валяйте. А я еще поживу. Могу даже стать твоим поверенным, Ульцир. И твоим тоже, вор.
Круца лишь махнул рукой.
- А я не откажусь, варвар, - серьезно сказал Ульцир.
- Так говори, чего же ты желаешь, старик! - воскликнул киммериец.
- Обещай мне, что поставишь голову Лаик на мою могилу.
Конан не колебался ни секунды.
- Вот мое слово, - сказал он. - Обещаю.

На удар Красного гонга их осталось всего семеро. Круца, Ульцир, Конан, два гирканца ? Апшарх и Хаттор, едва передвигающий ноги немой офирец, и Насильник, оставшийся без копья, но не получивший в бою ни царапины.
Остальные ? в самом начале их было сорок девять ? обратились в груду изрубленного мяса, сваленную вдоль пыльных колон. Забойщиков оставалось четырнадцать.
- Семь ? это хорошее число, - напомнил Конан. Они медленно отступали к Черным Воротам, выставив перед собой копья. - Счастливое.
Желтый песок Круга обжигал им ступни даже сквозь подошвы сандалий. Воздух, раскаленный белым Оком, дрожал от зноя и раскатистого крещендо с трибун. От разноцветных тог и хитонов рябило в глазах.
- Счастливое? - хохотнул Насильник. Он стоял за левым плечом Хаттора, выставив перед собой волнистый клинок. - Тогда над Порогом должна висеть подкова, а?
- Быть может, - оскалился Конан. - Скоро узнаешь.
Их противники, сверкая на солнце длинными лезвиями кос, стали сближаться.
- Щиты!
Круца плотнее сомкнул строй. Щиты плотно легли друг на друга подобно рыбьей чешуе. Лоснящиеся от жира древки опустились в специальные желоба, высунув на встречу забойщикам стальные языки.
- Плечо!
Копья подобрались и замерли, готовые по команде ужалить подступающего врага.
- Держим, держим! - хрипло командовал Ульцир.
Круца с тревогой посмотрел на шемита.
Кожаная портупея Вола почернела от крови. Две глубоких раны на левом боку продолжали заливать красным его бедра и ноги. Бронзовый рондель сорвался со сгиба его правой руки и болтался на одном лишь ремешке. Щит, раскрашенный в синие и белые полосы, был изрублен и щерился частоколом щепок.
"Старику до Порога - один шаг", - подумал он.
- Я в порядке, - Ульцир поймал его взгляд, криво усмехнулся. - Лучше следи за тем гирканским дерьмом, что прикрывает тебя справа. Или делает вид, что прикрывает.
Справа от Круцы стоял Апшарх.
- Шемитский пес, - гирканец смачно сплюнул. - Когда ты умрешь, я заберу твою бороду на плюмаж своего шлема. Помни об этом.
Перебранку остановили их противники, что дружно, сотрясая ревом воздух, рванули вперед.
- Выпад, - гаркнул Ульцир.
Круца выбросил руку с копьем вперед и по ту сторону щита кто-то взвыл. Загремела сталь и щиты, в стороны брызнула кровь и деревянные щепы. Мир перед глазами Круцы заплясал танец смерти.
- Кром! Кром! - рычал над его ухом Конан.
Ульцир натужно хрипел.
Насильник сыпал проклятиями и отборной немедийской бранью.
Апшарх и Хаттор бились молча.
Копья вылетали из-за щитов, жалили и вновь отступали. Два забойщика уже валялось на рыхлом песке, еще один пытался зажать широкую рану на животе, откуда лезли сизые клубки внутренностей.
Круце показалось, что они продержатся, но тут упал, разрубленный почти напополам, немой.
В прореху ворвался громадный забойщик, с ног до головы забрызганный кровью, и двумя широкими взмахами развалил на части Хаттора. Гирканец умер молча. Апшарх бросил бесполезное уже копье и, выхватив из-за пояса чекан, вогнал лезвие в шею гиганта. Струя горячей крови окатила ноги Круцы. Киммериец, так же избавившийся от тяжелого копья, снес мечом голову второму забойщику, опрометчиво решившему поддержать натиск своего товарища.
Толпа вокруг взвыла от удовольствия.
- Выпустите им кишки! - кричал с трибуны какой-то лавочник в красной тунике. - Выпустите им кишки!
Ловкий и жилистый забойщик в гребенчатом шлеме ударил Круцу в щит и попытался поддеть его ногу второй косой. Крысолов с трудом отскочил в сторону и ответил резким выпадом своего короткого меча. Скругленное лезвие рассекло воздух в дюйме от щеки Аспида.
- Иди ко мне, мальчик, - ощерился в усмешке противник Круцы. - Иди, не бойся...
Его глаза, сверкающие в прорезях шлема, напомнили Круце гиацинты ? они были такими же черными и холодными.
Забойщик сделал ложный замах, рванул влево, затем резко вправо, выбросив вперед правую косу. Круца был готов и отбил её кончиком щита. Позиция для ответного выпада была не самой удобной и он отступил, оказавшись между Ульциром и Насильником. Вол едва держался на ногах.
- Скоро... будут бить... в Черный гонг, - сухими губами произнес шемит. - Нужно... продержаться...
И упал замертво.
- Прими тебя Иштар и Краснорогий Вол, Ульцир, - пробормотал Круца.
Все они устали, но выдохлись и забойщики. Почти все они были ранены.
Круца сплюнул комок липкой слюны и смахнул с бровей капельки пота. Вниз по его шее стекали ручейки пота, обжигая неглубокую рану между лопаток. Дышать стало тяжело. Воздух в Круге стал вязким и плотным. Он пах кровью, свежим мясом и нечистотами из выпущенных внутренностей.
Они еще раз схдестнулись в короткой рукопашной схватке и вновь отхлынули друг от друга, оставив на песке истекающие кровью тела.
- Иштар и Кром, Иштар и Кром, - молился вор.
Вор чувствовал, что его охватывает странное нетерпение, желание поскорее продолжить бой. Жажда рубить, колоть и резать заставляла его сердце колотиться в два раза быстрее.
"Всего шестеро, - посчитал он забойщиков. - Нас трое. Не так уж и плохо".
Он поискал взглядом гирканца. Апшарх, выпотрошенный словно рыбина, лежал чуть в стороне, в агонии распахав вокруг себя песок. Рядом с ним лежало двое мертвых забойщиков.
- Прими тебя Эрлик, Апшарх. Твой бог нальет тебе полную чашу.
Киммериец стоял рядом. Он был с головы до ног залит кровью. Его черная грива спуталась и свисала на плечи жуткими космами. Несколько глубоких ран кровоточило на его груди.
- Конан, Конан, Конан, - ревели трибуны.
- Поведешь нас к славе? - осклабился Насильник. Немедиец вытирал лезвие абордажного ножа о штанину, искоса поглядывая на забойщиков.
Ответить киммериец не успел. Забойщики двинулись на них с трех сторон одновременно. Молча, с холодной яростью, рассчитывая на один мощный натиск, который все и решит.

Так пусть мы падем,
И смеясь погибнем!

- заорал Круца. Это была старинная песня шемитских копейщиков, которую часто пел ему отец.
Но крови врага,
Будет океан!

Он поднял меч, прижал к ноющему от усталости плечу щит и зарычал.

И плачь их жен,
Даже в могилах услышим!

Черный гонг все бил и бил. Бум-м, бум-м, бум-м. На каждый его удар из чернильной темноты отзывался чей-то голос. Чаще ? хриплый, полный благородной ярости и смертельных проклятий.
- Я - Ульцир, - хрипел голос.
- Я - Тиган, но все зовут меня Насильником, - громко трещали деревянные обводы щита.
- Я - Хаттор, - сталь с глухим стуком рубила плоть.
- Я - Апшарх...
- Я - Мойвер…
- Я - ...
Круца то и дело замирал в ожидании своего имени...
Иногда до его слуха доносился и шепот. Слитой из множества голосов он напоминал ему о накатывающих на берег волнах. Шшш, шшш... Одни шептуны молили Митру, другие обращались к Иштар, третьи ? к Волу и Элрику. Были и такие, кто славил наточенное железо, ставя его выше всех богов.
Бум-м, бум-м, бум-м...
Из темноты выплыло разгневанное лицо Лаик. За её спиной раздалось хлопанье гигантских крыльев, которое сменил тяжелый скрип давно не смазанных петлей. Где-то далеко, на самом краю пустоты вдруг вспыхнул огонек. Мир перевернулся и резко набряк багровым полумраком.
Затем чей-то уставший голос сказал:
- Кром... это была славная сеча...
Говорил Конан.

- Насильник отправил в бездну двоих, прежде чем погиб сам, - Конан протянул Круце миску с травяным настоем. - Пей, добавит сил.
Круца принял дымящуюся чашу и благодарно кивнул.
- Когда коса угодила тебе в голову, я подумал, что тебе конец. К этому времени из забойщиков в живых остался лишь один и вся моя ярость обрушилась на него. Не знаю насколько частей я его разрубил, но на человека он походил уже мало.
- А что Лаик? - с трудом ворочая языком спросил Круца. Его голова гудела, а глубокая борозда, оставленная лезвием косы на виске, ужасно чесалась.
- Она металась по своему балкону, словно бешеная кошка, но трибуны не смолкали и требовали для меня свободы. Боги признали нас невиновными и правда была со мной. Ей пришлось открыть Ворота. Клянусь Кромом, их не отворяли не меньше десятка лет, петли скрипели и сыпали ржавой трухой. Проходя мимо тебя я услышал слабый стон и сквозь врата мы прошли уже вдвоем. Я нес тебя на руках, словно глупую шадизарскую шлюху.
- Ты, как всегда, любезен, варвар.
Круца закрыл глаза. Ветер, надувавший со стороны холмов, приятно ласкал его разгоряченную кожу. Где-то над головой чирикал пересмешник.
- И нам дали спокойно покинуть Аббадрах? - вопросил он после некоторого молчания.
- Ха, - фыркнул киммериец. - Пришлось уводить погоню на запад. На это ушел целый день и половина ночи. Возвращаясь обратно, я не знал жив ли ты еще. Когда я уходил, у тебя был жар и ты метался в лихорадке. Впрочем, когда я вернулся тоже. Ты действительно удачлив, вор. И живуч.
- И сколько же я пролежал в бреду?
- Четыре дня. Еще столько же времени тебе потребуется, чтобы набраться сил. К этому времени из Аббадраха выйдет караван с которым ты доберешься до Асгалуна. Я уже договорился.
- Ты возвращался в город? - удивился вор.
Конан хмуро кивнул.
Круца отпил еще горячего варева.
- В Асгалуне мне делать нечего, - задумчиво произнес он.
Конан достал из-за пазухи кожаный мешочек и бросил ему на колени.
- Я не знал, как выглядит гиацинт, - сказал он. - Поэтому здесь все перстни с руки Лаик.
- Не может быть!
Он дрожащими руками развязал завязки мешочка и опустил пальцы внутрь. Несколько мгновений вор недоуменно смотрел на Конана, а затем вдруг резко отбросил от себя кошель.
- Они на пальцах! - воскликнул он.
- Верно, - согласился киммериец. - Не было времени возиться.
- Ты убил её!
- Пожалуй, да. Во всяком случае, прелестная головка Лаик теперь украшает могилу Ульцира. Старик должен быть доволен.